Это так просто.
В основе произведения лежат реальные
события. Имена героев и названия географических объектов изменены.
Кофе был обжигающим, а сигарета – странно-горькой. Пальцы
предательски дрожали: какое это все-таки странное ощущение – видеть сквозь запотевшее
подъездное стекло его окна и не мочь ничего сделать. Подойти, позвонить… Не
мочь или не сметь?
Руки,
как зомбированные, тянулись к телефонной трубке помимо ее воли. Помимо всех
сигналов ее сознания, безудержно вопившего о том, что все ее конвульсивные поступки
– просто чистейшей воды идиотизм.
«С другой стороны, - думала Таня, - что я теряю? Хуже, чем есть,
уже не будет. В любом случае.» Руки снова ухватились за телефон. «Сначала –
покурить!» - тоном, не терпящим возражений, приказал ей внутренний голос.
Таня влезла в карман куртки, выудила оттуда сигарету и зажигалку
и снова отправилась на лестницу – глотать горький дым и тупо пялиться на его
окна.
«Я стала слишком много курить…» - мимоходом подумала она и,
глубоко затянувшись, закашлялась. По-сапожничьи выругавшись, Таня продолжила
ставшее ритуальным разглядывание дома напротив. Она приехала всего на пару дней
– отдохнуть от задолбавших работ и навестить беременную сестру. «Отдохнуть и
навестить Асю, - в сотый раз повторила она себе, - а не пялиться в его окна,
идиотка!»
Теперь Таня валялась на диване, ждала возвращения сестры и
разглядывала ее свадебный альбом, исправно фокусируя затуманенный
воспоминаниями взор на тех фотографиях, где мелькала его физиономия.
В дверь позвонили: откуда-то со «своих дел» вернулся Гоша, Аськин
муж. Таня исправно накормила его обедом, и у них потек ленивый диалог – в тон
стучащему по подоконнику дождю. Темы для разговора как-то быстро себя
исчерпали. Гоша поставил чайник, открыл дверцу настенного шкафчика, достал оттуда
упаковку чая (Тане показалось, что персикового) и, хихикая, сказал:
- Смотри, чего нам Витек из Греции привез…
Таня оторопела: было несколько неожиданно снова услышать его имя,
но потом собрала в кулак все свои нахлынувшие эмоции и – как ей казалось независимо
– сказала:
- Ну, конечно! Больше же из Греции нечего привезти.
Гоша будто не заметил ее замешательства и ринулся дальше:
- Нет, ты представь, его собирались сделать начальником цеха!
- И что? – с деланным равнодушием спросила она.
- Да ничего! Мозги поконопатили неделю – и нулевой результат.
«Да потому, что он никогда ни к чему не стремился. Пентюх!» -
почти зло подумала Таня, а вслух сказала:
- Ну, может, решили, что еще рано?
Гоша возмутился:
- Что значит «рано»? Ему открытым текстом сказали: так, мол, и так, через месяц ты начальник. А потом – по
ушам. Я у него спрашиваю: «Витек, тебе хоть обидно?», а он: «А мне пофигу!».
Ага, «пофигу»! Небось в душе-то злится!
Таня промолчала. Да ничего он не злится. Самое неприятное (или,
наоборот, приятное?), что ему действительно пофигу. Ему все и всегда было
пофигу. Он был человеком, который ни к чему не стремился: есть – хорошо, нет –
еще лучше. Он довольствовался тем, что у него было – двигаться вперед он
решительно не желал из-за лени. Он был эгоистом, пофигистом, рохлей – по всем
параметрам - , безразличным ко всему, любящим только себя, циничным. Милым,
родным, добрым и самым лучшим. И она все еще любила его. Финал, к которому
привел Танин внутренний монолог, решительно ей не понравился, и она не спешила его
озвучивать.
Гоша тем временем несся на своей волне, призванной расшатать
Танину и без того какую-то странно-нездоровую психику и повествующей о всех
перипетиях в жизни Вити. «Пошел в жопу! Заткнись! Заткнись, заткнись,
заткнись!!!» - хотелось заорать ей и запустить в Гошу чем-нибудь тяжелым.
Гоша не замечал ее нездоровой эйфории и, в качестве
заключительного этапа, сунул ей под нос последние фотографии. «Вот сейчас я
тресну ему по башке.» - мелькнуло у нее в голове.
Спасение явилось в лице измученной хождениям по вызовам Аси.
- Картошку почистила, холодильник протерла, пятна со стола
отмыла. Раковина реанимации не подлежит, - отрапортовала Таня, радуясь тому,
что Гоша наконец-то замолчал. Продолжения саги о жизни Вити она могла не
опасаться – Ася была категорической противницей упоминания его имени в
присутствии Тани.
Ужин прошел достаточно мирно – за пивком и жареной картошкой с
грибами. Несмотря на яростные протесты Тани, Ася позволила себе пару глотков
пива. Гоша предостерегающе поднял вверх указательный палец:
- Смотри, Аська, напьешься – будут потом пятимесячные мультики в
животе чудить…
Ася засмеялась так знакомым Тане звонким смехом – так звучат,
переливаясь миллионами тональностей, маленькие серебряные колокольчики.
Следующий час прошел в дебетах на тему того, в котором часу
следует лечь спать – «отчехлиться» на одном им понятном сленге. Таня картинно
заламывала руки и почти причитала:
- Нет, ну я не понимаю, как можно ложиться спать в девять часов?
Ася не менее картинно закатывала глаза и сообщала о том, что у
нее «така-а-ая слабость, что просто нет сил». Решено было залечь сразу, потом
потрепаться, а уж потом уснуть.
На «потрепаться» сил не хватило ни у кого, и Таня, громче все
протестующая против раннего «отчехления», уснула раньше Аси с Гошей.
Утро совсем не радовало: во-первых, Тане пришлось проснуться
слишком рано (нужно было ехать за обратным билетом), а, во-вторых, на улице
бушевал ветер с дождем такой интенсивности, что Таня с Асей всерьез подумывали
о том, что в квартире повылетают окна.
Гоша снова отправился по делам, Ася- на работу, а Таня в полной
тишине принялась наводит красоту. Она подумала о том, что впервые в жизни ее не
раздражает тишина – она просто ходила по Асиной квартире и наслаждалась каждой
минутой своего пребывания в этой спокойной и какой-то умиротворенной атмосфере.
«Какая у них все-таки хорошая семья, - подумала она, - с ними даже молчать
приятно.»
Таня повалялась в ванне, помыла голову и при помощи Аськиного
фена сделала прическу. Она открыла флакончик с духами и с улыбкой вспомнила,
как вчера Ася, унюхав знакомый «DG Light Blue»,
исходящий от нее, искренне удивилась:
- Блин, и тебе не жалко? Я ими только по большим праздникам
душусь. А на работу фуфел всякий сбрызгиваю.
Гоша тогда еще недовольно поморщился – все, что жена назвала
«фуфелом», было его подарками.
Таня погримасничала перед зеркалом, «нарисовала» физиономию и,
прихватив зонтик, заботливо оставленный Асей на табуретке в коридоре,
отправилась «в город» за билетами. Побродив в окрестностях автовокзала и,
прикупив парочку сувениров для родителей, она, замерзшая и промокшая, вернулась
домой. Ася уже пришла с работы и бесцельно валялась на диване, пялясь в
телевизор.
- Ну что, прогулка отменяется? – спросила она, кивнув в сторону
дребезжащего от порывов ветра окна.
Единогласно решив провести остатки неудавшегося дня дома, сестры
завалились на диван, прихватив семечек и яблок, и, как они любили говаривать
раньше, начали «валяться». Когда Таня встала и направилась к двери на предмет
«покурить», Ася уничтожающе посмотрела на нее и изрекла:
- Фу, куряга тухлая! Как тебе только не стыдно! Больше никогда к
тебе не приеду!
Таня круто развернулась, ткнула в Асю пальцем и гордо заявила:
- Девица, которая, будучи беременной, жрет апельсины и шоколад,
не имеет никакого морального права читать мне нотации.
Пару секунд они молчали, а потом разразились хохотом – так, как
было сто лет назад, когда они жили в одном городе и были почти неразлучны. Так,
как раньше…
Вернулся Гоша, и Ася, сдав на его попечение младшую сестру, пошла
в душ.
- Только не делай воду сильно горячей! – прокричала ей вслед
Таня, обеспокоенная тем, что сестра почти половину беременности сидит на
«Дюфастоне» и ждавшая этого ребенка не меньше сестры.
Пообедавший и уставший Гоша сначала пытался поспать, а потом
оседлал своего любимого конька и снова стал вываливать на Таню новости про
Витю. Причем его рассказы начинались так неожиданно, что Таня просто не знала,
как себя вести.
- Представляешь, наш Витек совсем лысый стал, - захихикал Гоша. –
Я ему говорю: «Витек, Реал Транс Хаер», а он обижается.
Таня не знала, какой реакции ждет от нее Гоша, поэтому предпочла
промолчать. Не могла же она позволить себе завопить, что она любит его любого –
косого, хромого, лысого, безногого и безрукого… Гоша не унимался:
- Есть средство какое? Что ты, как врач, скажешь?
- Есть. Гильотина. – зло сказала Таня и демонстративно уставилась
в экран телевизора. Она не понимала, как можно быть таким тупорылым, чтобы не
понимать, что разговоры про Витю для нее… Нет, ну не неприятны, а как бы так сказать…
Болезненны что ли. В ту же секунду она подумала о том, что Гоша, видимо, в свою
очередь также не понимает, как можно быть такой тупорылой, чтобы на протяжении
такого количества времени все еще терзаться каким-то невнятным прошлым. И эти
его рассказы о Вите – это вовсе не провокация, а попытка выложить все местные
новости.
На ужин предполагался рис, салат и куриные отбивные. Оставив
«тёток», как любя называл Гоша сестер, хозяйничать, он сам отправился к
родителям – «придавить пару часиков».
Щебеча и толкаясь филейными частями Ася с Таней начали священный
ритуал нарезания морковки «соломкой» - для красоты. Иногда в их трепе повисала
пауза – долгая до идиотизма. Ася знала, о чем Таня хочет ее спросить, но сама
разговор не начинала (жалела?), а Таня видела, что Ася все понимает, но
задавать вопросы не решалась: то ли боялась, то ли просто не хотела услышать
то, что и так было очевидным. И еще она до колик в животе боялась Асиной
реакции на любой ее вопрос относительно Вити. И, хотя Таня понимала, что любую
мало-мальски значимую информацию она может получить только от Аси – Гоша предоставлял только «общую
сводку», а сестра могла рассказать о тех деталях, за которые цепляется только
женский взгляд – она все равно боялась.
Когда ужин был готов, Ася отправилась звонить Гоше, а Таня –
покурить и снова попялиться на Витины окошки. На третьей затяжке в дверь
просунулась Асина голова:
- Ну, блин, вонючка… Гоша спрашивает, пиво брать?
Таня нехотя отвернулась от окна, улыбнулась Асиной злобствующей
физиономии и кивнула.
Дальнейшие события разворачивались как в замедленной съемке.
Одновременно от двух стоящих друг напротив друга домов отделились две фигуры.
Одной из них был Гоша, другой – какой-то мужчина в голубых джинсах и
темно-синей куртке. Они поравнялись друг с другом и, коротко поздоровавшись,
уселись на скамейку. «Витя!» - почему-то, почти безосновательно и больше
интуитивно, мелькнуло в голове у Тани, и пальцы, сжимавшие сигарету, побелели и
задрожали. Решив не наблюдать за дельнейшим развитием событий, она нервным
движением затушила почти целую «никотиновую палочку» и практически побежала в
квартиру.
Увидев Танины предательски-полыхающие щеки, нездорово блестящие
глаза и дрожащие руки, Ася набрала в легкие воздуха – как будто хотела что-то
сказать, но отчего-то промолчала. Таня готова была растерзать ее за эту
убийственную тишину, потому что больше всего на свете ей хотелось выговориться,
а начать разговор первой она не смела.
С деланной веселостью Таня сказала:
- Ну, и где муж твой? Уже минут пять назад через лужи проскакал и
с мальцем каким-то на лавке трепется. А у нас ужин стынет.
Ася ничего не ответила. Таня делала вид, что очень увлечена своим
маникюром и не поднимала на Асю глаза, но буквально кожей чувствовала, что
сестра внимательно на нее смотрит. Она поняла, что Ася знала, с кем дожжен был
встретиться Гоша перед возвращением домой, и весь этот дешевый фарс,
сопровождаемый глупыми заявлениями про «какого-то мальца», который она только
что устроила, не стоит абсолютно ничего. Ася не только знала, кто этот человек,
она также понимала, что Таня – даже не по внешним признакам, а по какому-то
наитию – узнала его. Таня четко осознавала это и никак не могла понять, почему
же Ася снова молчит.
Через несколько минут вернулся Гоша. Решив проверить свои
внутренние ощущения, Таня почти непринужденно спросила:
- Ну, и где тебя носило? Минут двадцать назад по лужам гарцевал…
Гоша захихикал:
- А ты видела, к кому я гарцевал?
- К мальцу какому-то, - как ей показалось равнодушно изрекла
Таня.
- О! – завопил Гоша. – Ты не видела самого главного! Это же наш
лысый Витек!
- Считаешь, это самое главное? – Таня едва справлялась с дрожью в
голосе
- Ага! – радостно заявил Гоша. – И вообще, как ты могла не
увидеть его лысину? Она у него уже издалека видна. Если зрение хорошее.
- У меня плохое зрение – резко сказала Таня, всем своим видом
давая понять, что разговор окончен.
Ася взирала на ведущих
дебаты Гошу с Таней с ироничной ухмылкой, говорящей о том, что она понимает,
что сестра просто блефует. При этом она категорически не желала вмешиваться,
чем приводила Таню в состояние крайнего изумления.
Споров по поводу времени «отчехления» сегодня не возникало – по
обоюдному согласию сторон отбой был дан в двадцать два часа.
Таня проснулась довольно рано: начавшая собираться на работу Ася
разбудила ее включаемым по всей квартире светом, после чего имела наглость
заботливо заявить:
- Ну, ты чего так рано проснулась? Поспи еще.
Усмехнувшись, Таня убрала постель, закрыла дверь за ушедшей Асей
и села завтракать. Гоша уехал еще в пять утра – до конца недели – и Тане
предстояло придумать, чем себя занять до Асиного возвращения.
Таня сходила покурила, в задумчивости попялясь на ставшую со
вчерашнего дня священной скамейку, и решила-таки позвонить Вите. Она бросилась
к телефонной трубке, набрала первые цифры его номера… Дальше, разумеется,
последовал сброс. Повторив эту процедуру три или четыре раза, Таня мысленно
выругалась, обозвав себя олигофреном, швырнула трубку на базу – и пошла
валяться – в конце концов, она приехала сюда отдыхать, а не трепать себе нервы.
Череда глянцевых журналов отняла у нее ровно сорок минут: ее
бесили эти бесчисленные статьи с претензией на глубокий психологизм, дававшие
умные советы на тему «как удержать рядом любимого человека» и рассуждающие о
том, «почему нас бросают». «Не хера выеживаться – тогда и удержишь, и не
бросят,» - подумала она и почти порадовалась своей житейской мудрости.
Таня встала с дивана, послонялась по квартире, попила чая с
привезенным накануне из города тортиком, снова легла. Полежав минут двадцать,
Таня поняла, что еще секунда такого безделья – и у нее просто поедет крыша. Она
покурила, уронила пару скупых слезинок на засыпанный пеплом подоконник в
подъезде, вернулась в квартиру и разревелась по полной программе. Она сидела
обхватив руками колени и, как она пафосно считала, оплакивала свою почти
сломанную судьбу.
Танины надрывные всхлипывания прервал звонок в дверь: с работы
вернулась голодная и злая Ася, которая даже не обратила внимания (или сделала
вид?) на Танину заплаканную физиономию.
Они пообедали и снова пошли валяться – больше заняться было
решительно нечем. По телевизору шли какие-то тупые ток-шоу, и Таня начала было
засыпать под мерное урчание ведущих, но тут Ася, хихикнув, сказала:
- Слушай, Таня… Вот не хотела тебе говорить, но не могу. Я ж своим
рассказывала, что вот, сестра приехала… Ну, они меня стали расспрашивать про
тебя: откуда, где работаешь, замужем ли… Решили, что я должна тебе тут жениха
найти и сказали: «Вот Витька Забаров –чем не жених?»
Несмотря на то, что знакомое имя резануло слух, Таня
расхохоталась и сквозь смех изрекла:
- О, да! Чем он мне не жених?
Несколько минут сестры просто похихикивали – каждая над своими
мыслями, а потом Таня спросила:
- А что, ему так срочно нужно?
Ася посерьезнела:
- Ты знаешь, над ним уже весь городок смеется. И всем составом
ищет ему жену. Хоть какую-нибудь захудалую. Уже все знают: хочешь испортить Забарову
настроение – спроси, когда он женится.
Таня хотела поинтересоваться, чем же его не устраивает его Света
– почти бессловесная, покорная, сдувающая с него пылинки, одним словом – белая
и пушистая – но не решилась.
Следующие полчаса ушли у Аси на раздраженное повествование о
раздолбайстве ее брата и выкладывание Тане всех превратностей его личной жизни.
- Ну, его Катя – это вообще нечто. Он так с ней обращается – мы с
матерью просто в шоке.
- А что такое?
- Да, он может ей позвонить, сказать, что едет в город на ночь, а
когда она говорит, что ей одной тут плохо и все такое – он просто или трубку
кидает, или говорит, что это, типа, ее проблемы.
- Все мужики – козлы! – пафосно провозгласила Таня. – А ваши
местные – особенно.
Ася помолчала, а потом понеслась дальше:
- А она… Я поражаюсь… Как так можно? Как хвостик за ним мотается
везде, жрачку ему на работу таскает, все его закидоны терпит. Разве можно так
любить?
«Можно! Можно, можно, можно!!!» - хотелось заорать Тане, но она
сочла нужным промолчать. Ася продолжала:
- Слушай, а я тебе не рассказывала, как он ей тут изменял со
своей бывшей девчонкой? Ну, с той, которая из Саранска?
Таня рассмеялась:
- Ась, мне кажется, что Саранск и Богородицк пора делать
городами-побратимами, а?
Следующие двадцать минут сестры, сдавленно хихикая, придумывали
слоган, которым можно было сопроводить акт «братания». Родившиеся у них строчки
были достойны самого высокооплачиваемого криэйтора, пиарщика и маркетолога в
одном лице: «Города-побратимы: Богородицк трясет гениталиями перед Саранском».
- А Саранск, как дебил, бесконечно раздвигает ноги, - мрачно
изрекла Таня и, сопровождаемая Асиным «Вонючка, вонючка, вонючка!!!»,
отправилась курить. Ей было о чем подумать. Точнее, у нее было желание
подумать, но не было ни единого значительного повода. Однако Таня не было бы
самой собой, если бы мгновенно этот повод не придумала.
«Почему же он все-таки не женится? – вопрошала она саму себя,
прикуривая третью сигарету. – Чего ему не хватает?» Прокрутив в голове еще
парочку подобного рода изысков, она пришла к выводу, что не женится он именно
потому, что ему хватает абсолютно всего. А лишняя ответственность и
обязательства ему совершенно ни к чему. «А вдруг…» - начала она новый виток
внутреннего монолога и осеклась. Никаких «вдруг» быть категорически не могло.
Свою заинтересованность в их отношениях она проявляла не раз.
Было, это, правда, уже после того, как они расстались, но она ведь дала ему
понять, что готова измениться, готова вести себя по-другому, готова сделать
все, как он скажет. Готова даже бросить курить, в конце концов. Она не заявляла
этого открытым текстом – к счастью (хотя сейчас она была убеждена, что к
сожалению) у нее хватило на это гордости, но, звоня ему спустя полгода после
финала отношений, она подразумевала именно это. Он не захотел ничего менять, и
она понимала, что в очередной раз оказалась бессильной перед обстоятельствами.
«Ну и хер! – подумала Таня, давя в импровизированной пепельнице пятый или
шестой окурок. – Ну и хер!»
Накурившись до икоты и надумавшись почти до отключки мозга, она
вернулась в квартиру, и они с Асей принялись варганить себе ужин.
Засыпала Таня долго. Она ворочалась с боку на бок, слушала, как
тикают настенные часы и сопит давно уснувшая Ася и, как пленку, прокручивала в
голове свое идиотское прошлое. Их идиотское прошлое. Одно на двоих.
Сама не заметив, как, Таня медленно уснула.
Таня плохо спала ночью, отчего проснулась в дурном настроении.
Выкурив для затравки пару сигарет и получив от уходящей Аси ставшее уже
традиционным «фу, вонючка», она отправилась на кухню, наделала бутербродов,
налила чая – и рухнула на диван. Обложившись едой, она посмотрела «Каменскую»,
какие-то клипцы по местному каналу, поплакала и уснула. Проснулась Таня резко,
от неожиданно посетившего ее желания позвонить Вите. Она вспомнила напутствие
провожавшей ее в Богородицк подруги: «Если тебе есть, о чем с ним поговорить, кроме
ваших отношений – звони. И – что бы ни случилось – ни о чем не жалей.».
Поговорить им – считала она – было решительно не о чем, жалеть бы она стала при
любом раскладе, поэтому Таня осталась лежать на диване, тупо уставившись в
потолок.
Ася пришла рано и в неожиданно-приподнятом настроении. Они поели
– и улеглись. Аля – потому, что ей было положено («Все-таки беременная!» -
хихикая заявляла она), а Таня- просто потому, что ей было лень мыть скопившуюся
посуду.
Беседа текла достаточно вяло, изредка прерываясь то громким
хохотом, то изматывающими паузами. Впрочем, изматывающими они были только для
Тани, постоянно борющейся с желанием поизводить Асю глупыми вопросами. Ася же
просто хотела спать, поэтому периодически даже не реагировала на Танины
реплики.
Они повалялись еще немного, а потом стали рассматривать альбомы с
фотографиями и осыпать всех знакомых изощренными колкостями.
- Слушай, - спросила вдруг Ася, - А чем вы с Веркой занимаетесь,
когда встречаетесь?
- Как «чем»? Пиво пьем… Или еще чего… А потом я напиваюсь – и
начинаю рыдать. А Веерка меня успокаивает, – смущенно ответила Таня.
Ася ухмыльнулась:
- Блин, при мне хоть бы пискнула!
«Еще бы! – подумала Таня. – При тебе пискни – сразу такую реакцию
получишь, что не то, что пищать – дышать расхочется»
Промаявшись дурью еще какое-то количество времени, сестры
отправились на кухню – готовить последний совместный ужин.
- Танька, ну что ты будешь есть? – подпрыгивая на одном месте и
строя милые рожицы спрашивала Ася.
- Да не хочу я есть! – как
могла отбивалась от неожиданно проснувшейся у Аси сестринской любви Таня. –
Ты-то сама что будешь?
- Ничего! – гордо возвестила Аля, умявшая за час до этого ветку
бананов. – Хочу тебя накормить перед дорогой, чтоб тебе хорошо ехалось.
- Блин, уймись! – с деланным раздражением сказала Таня. На самом
деле ей была приятна эта забота, которую несентиментальная по своей сути Ася
всегда прикрывала легкой грубостью.
На Асю тем временем нашла какая-то нездоровая эйфория:
- Ну, Та-а-аня, - капризно протянула она, - мне хочется тебя
отправить под прикрытием чего-нибу-у-у-удь!
Обе засмеялись, вспомнив недавний диалог:
- Асюш, мне так хочется рассола из-под огурцов!
- Ну выпей…
- Не могу, только недавно язва обострялась.
- А ты под прикрытием «Альмагеля»… - и сумасшедший хохот по одним
им понятной причине.
Сейчас, отсмеявшись, Таня предложила:
- Ну, давай я «Альмагеля» выпью.
Ася картинно захныкала:
- Нет, ну так нечестно!
С громким топотом и животом наперевес Ася понеслась в комнату и
притащила оттуда мешок с таблетками.
- Сейчас я вытащу любую таблетку – а ты ее выпьешь, - радостно
сообщила она и с закрытыми глазами стала копошиться в импровизированной
аптечке.
Таня тем временем мешала скворчащий на сковородке ужин и думала о
том, как она не хочет уезжать из Асиной во всех отношениях теплой квартиры.
- Нашла! – оповестила Таню Ася. – «Персен»!
- Это чего? – спросила Таня, даже не пытаясь выудить из головы
остатки знаний.
- Успокоительное. Без снотворного эффекта. На, выпей и успокойся,
- Ася протянула сестре маленькую коричневую таблетку.
- Да я спокойна, - пробовала возражать Таня.
- Пей и не спорь! – скомандовала Ася и почему-то добавила: -
Дура!
Не прекращая больного веселья, сестры поужинали (Таня –
«Персеном» и рисом с грибами и сыром, Ася – очередным бананом) и пошли на
фотосессию: за час до отъезда Таня вспомнила, что хотела пофотографировать Асю
и даже прихватила с собой фотоаппарат.
- Сейчас, я покурю, а ты пока одежонку себе подбери, - сказала
Таня и отправилась на лестницу.
Окна подъезда выходили во двор, и Таня, помимо рассматривания
Витиных окон, занималась разглядыванием бегущих с работы людей… Пальцы
разжались, и сигарета, успев обжечь пальцы, упала на подоконник: прямо через
двор спокойным шагом шел Витя, беззаботно размахивающий зонтиком. Она не видела
его лица – траектория его движение не позволяла ей этого, но она чувствовала,
она просто знала, что это он. Их разделяла всего высота пятого этажа – могла ли
она ошибаться?
Танино сердце заколотилось так, что, казалось, оно сейчас
выпрыгнет из груди и понесется вслед за Витей. Ее трясло, колени стали ватными,
а на лбу выступили капельки пота. «Э, девушка, да вам уже не к психологу, а
куда посерьезнее,» - подумала Таня. Она подождала, пока Витя скроется за углом
своего дома, задумчиво почесала нос и приняла командирское решение сделать вид, что ничего не случилось. Прежде
всего перед самой собой. Гордо и независимо она прошествовала назад в квартиру
и сосредоточенно занялась поиском нужных ракурсов.
Около получаса Таня заставляла сестру менять наряды и принимать
всевозможные позы – ей очень хотелось, чтобы Асин живот был как можно более
заметен – а потом робко попросила:
- Аська, а можно мне твоего ребеночка потрогать?
Ася рассмеялась:
- Ну потрогай.
Таня положила руку на Асин живот и ощутила прилив какой-то
странной и огромной нежности. У нее защипало в глазах и запершило в горле, но
она знала, что если сейчас заплачет – Ася будет над ней смеяться и
раздражаться. И Таня не заплакала, а просто поводила ладонью по тугому
пристанищу Асиного ребенка, которого она считала в полной мере и своим тоже, и
улыбнулась:
- Клево как!
Ася натянула на живот свитер и сказала:
- Ну все, хватит, собирайся.
Они оделись и Ася как-то торопливо и почти зло сказала:
- Блин, как я не люблю все эти отъезды, прощания…
Таня не ответила, но в душе просто возликовала: Аська не хочет,
чтобы она уезжала! Не хочет, но не позволяет себе проявить слабость и
торжественно совершить традиционный ритуал прощания, состоящий из слез и
патетических объятий.
Они шли по раздолбанным дорожкам Богородицка, перепрыгивая через
лужи и молчали.
- Когда ты ко мне приедешь?- не надеясь ни на что, кроме «лет
через пять», спросила Таня.
- Зимой, - быстро ответила Ася, - Я приеду зимой, мы наберем
полные карманы бабок – и пойдем в крутой ресторан.
Несмотря на то, что такой расклад Таню радовал, было одно
отягчающее обстоятельство. Она разочарованно протянула:
- Ого-о! Целый год…
Ася удивленно посмотрела на нее:
- Но ты же приедешь ко мне летом.
Таня подняла брови:
- За каким бы хреном?
- Как? А ребенка крестить? – ответила Ася, помолчала секунду и
улыбнулась.
Таня понимала, что это глупо, но ей хотелось завопить от радости,
обнять Аську и всех случайных прохожих и просто по-идиотски засмеяться: лучшего
подарка от сестры она никогда не получала.
Перед самой остановкой им навстречу попалась пара – здоровенный,
мурлатый мужик и безмерно счастливая беременная девица со стервозной
физиономией.
- Если тебе интересно, – сказала Тане Ася, - это та девка,
которая Забарову всю жизнь покалечила.
- Это та, про которую ты мне рассказывала?- обалдело
поинтересовалась Таня, - Здоровенная какая!
- Да она вообще лошадь. Сначала она на два фронта работала, а
потом к этому ушла. У нее сейчас срок – на две недели больше, чем у меня.
Заметно?
Таня не слышала. «Всю жизнь покалечила» - стучало у нее в голове.
А он ей, Тане, не покалечил? Ведь с его стороны было все – и открытое
пренебрежение, и «незвонки», и «два фронта». Таня понимала, что не сможет быть
ни с кем до тех пор, пока не будет уверена, что это – точка. А она не была
уверена. Точнее, не могла поверить. Все еще не могла. Почему Ася так холодно к
этому относится?
К остановке они подошли почти вовремя: пять минут на последнее
Танино «как определишься с полом – звони, чтобы я могла начать вязать
костюмчик» и Асино «все, вали, не люблю я эти сантименты» - и автобус
загромыхал по направлению к автовокзалу.
«I`ll be back» - вспомнилось Тане, и она
невольно улыбнулась. Она действительно вернется – и докажет ему, что именно ее
место рядом с ним, что именно она должна быть его женой, что именно она сумеет
любить его так, как не сумел никто до нее, даже та лошадь, сломавшая ему жизнь.
Она мысленно помахала рукой его дому и сосредоточенно уставилась
на проносящийся за окнами автобуса почти спящий Богородицк. Да, она сюда
непременно вернется. Ради Аси. Ради него. Ради себя самой.
makarov_a
Создано
6 – 11 октября 2003
года.