главная новичкам факты творчество стоп-кадр ссылки опрос гостевая
Денис Виноградов.
Голос стекла
Москва, 2004.
I. ВРЕМЯ ВЕТРА
Поезд
Под крики семафоров в ясном
Пути морозном я проснусь
И взором пасмурным и властным
В тропу бегущую вольюсь.
И буду долго, ту природу
Печальным взором веселя,
Сквозь газированную воду
Смотреть на зимние поля.
Самолет
Линейный сон. Пересеченье флагов.
Заоблачных полей печальный тихий час.
Сквозь горны облаков, невидима для глаз -
Забытая война и рваная бумага.
В людском раю - гуденья тишина.
Я превращен в небесное лекало:
Над той страной, где я рожден сначала,
Мы все летим, как запах от вина.
Лазури ложной снежный сахарин
Питает сон невзрачного пилота
В рассыпанных осколках - позолота
Скупых дорог, что не приводят в Рим.
Мокрое шоссе
Размежеваньем обелисков
В углу проторенных дорог,
Где под дождем белеют риски
И на стекле дрожит чертог,
Одной минутой незнакомой,
Лица мгновенной полыньей -
Вдруг отразить его изломы
Стеклянной тихой головой.
Костьми на зеркало разлуки
Сложив чечеточный браслет,
Сменить на творческие муки
Первоначальный влажный бред,
И, как измученный апостроф
Прибит над медною строкой,
Вдруг наблюдать далекий остров -
Стрекозий леденцовый рой.
Песня
Куст на стрелке железной дороги
Уплывает в пятнистом окне
Сквозь плацкартного леса берлоги
Все поет одинокая мне
Как стаканы в ажурной неволе
Опечатан наш путь сургучом
Броским мелом постов-колоколен
Полосатых осколков лучом
Словно летние их серенады —
Колокольчиков порох и лед —
Проникают в состава составы
Компостируя право на взлет
И листая кварталов газеты
Под дождливым, но ясным лучом
Входит поезд, гусаром одетый
И воняет своим сургучом
И с вокзала в сей заспанный пряник
Каждый смертный спешит отдохнуть
Кто-то кажет, что музыка грянет
Кто-то пьет обесточенный путь
И отчаливши сонно и гордо
Рассекая асфальт подъездных
Он в окне прополощет аккорды
Всех картинок переводных
Куст на небе железной дороги
Все плывет в золотистом стекле
В край холодной весенней эклоги
Лес безлиственный спит на столе
*** ***
Вот светофор смежает веко
В бездонно тающих снегах,
И в белой комнате калека
Листает бывший альманах.
И пыль страниц велеречивых
Он, перечитывая, ждет,
Когда в смеркающихся ивах
Дрожащей искрой протечет
Какой-то планер иль корабль
С нескромным именем своим,
И закружившийся декабрь
Вдруг остановится пред ним.
*** ***
И в будке лай, и звон на переездах,
И пестрые горчичники степей -
Уют блуждает в горьком равновесье
Между словами "выпей" и "запей".
В дрожащем бункере сквозящий
грохот стрелок,
В бегущей пене шелковых камней,
С меня берет налог на тайность
сделок -
Соседи с полок шепчутся верней.
Прогулка
Одиноким опереньем
В книге плотного квартала
Я нашел ее – закладку,
Не запачканную шрифтом.
Эта "ветка Палестины"
В незатейливой прогулке
Мне охотно объяснила,
Где железная дорога
Заворачивает в поле
Вдоль больших зеленых стрелок
И весны нагретый пояс
Начинает путь от шлака.
Словно гравием чеканным
В погреб ссыпан жар - и споро
Бьет родник на полустанке
У грибницы семафора.
Время - крепче, чем из ситца.
Поцелуй, склонивший память
Лбом к прохладному плакату
В голой комнате без окон.
"Бесполезное скольженье! -
В чистых стеклах ясной рощи,
На озерах грампластинок,
Под иглой любви случайной"
17 октября (Вокзал)
Я проснулся в центре зала
В башмаке тяжелой лодки,
К полу намертво прибитой.
Кто зажег лучину весел
Над пустым, безлюдным залом
Люстры эха занавесил?
Сквозь покой холодных ставень
Задрожал стеклом нетленным -
Вдаль, товарным самородком?
Станционным лунным полем
Чахлый сад огни направил
Чужеземной перфокартой
Пассажирского экспресса.
Вот он - медлен на обиду,
Скор на месть - не забываю.
Чахлый сад огни направил,
И подножкой лязгнул первый
Офицер линейных красок.
Я стоял, как лес немытый,
И, фонарь разбитый грея,
Вспоминал рубеж осенний:
Переезда злую птицу,
Флаг державы в перелеске
У теплушки вестового...
Рождение веера (бросание монет)
Бумажный лист! Воззри на тень свою.
А я тебе ладонями спою
Про медные монеты узнаванья.
Как гибок ты! Воспоминанье - дрожь:
В монетный дождь как страшно ты умрешь!
Так притчи затоптали снег Преданья.
Когда приснится веер - не смотри:
Убитый лист сияет изнутри!
*** ***
Зубная боль: в потемках наций
Добраться до крестов оваций,
От самых рыхлых берегов -
В родную сень цветка Альков.
Тоска и смерть в колосьях, струнах.
Гранит на дне бокалов юных.
В переоценке кандалов,
Я из задушенных узлов
Сооружу земные вожжи
И, пьян картечью мелких птах,
Взойду на новые ходули,
Чтоб у шлагбаума в кустах
Не получить земную пулю.
II.
БЕЛЫЙ ШУМ
Муха
зимой – к покойнику
Народная примета
Метель
Зимняя муха металась по дому,
День был колюч и темнел по-другому,
Медь насекомых старинных жила
В ржавых часах, и идти не могла.
Душ фонаря согревал желтизною,
Снежные воды текли надо мною,
Я забывался, и шел наугад,
Хлебному ветру и сырости рад.
И в обретенных кварталах догадок
Долго кричал о надежности кладок…
Не было эха, но снежный Эсхил
Слов оглушенных полотнище вил.
В тучах клубилось словесное знамя,
Ум закружило цветными домами,
Медленно падая, я вспоминал
Холод, в котором себя не признал.
В замороженной пыли осколки и перья плывут
Мозаичных окраин; и битые стекла повсюду
Пьют остывшую воду, в немой синеве узнают,
Украшают себя, как консервные банки - запруду:
Стоит золота сор, стерегущий печаль - до сих пор
По дождливому лесу гудят смоляные составы
Схематической ветки, - гудка или дыма вихор
По-над просекой спит; неподвижной, нездешней заставой
Каждый чудится дом, где бежит пограничный трамвай,
Как по зыбкой воде - по журчащим и кованым дугам.
В будке стрелочник-консул сдвигает вагоны за край
Шелестящего бреда листвы над диспетчерским кругом.
*** ***
На
конечной, где рельсы пускают круги,
Кирпичи
серебрятся в луженом морозе.
Белый
дым затевает пейзажную прозу,
Так
как к лирике рельсов районы глухи.
Только
молот ударит, иль скрипнет бадья:
Механический
зверь в бездну эхо обронит.
На
бегу перекрестков мигает ладья,
Мчат
машины на желтый; кого-то хоронят.
И
все мнится, текущее по временам:
Вот
за этою свалкой, за этим кварталом...
Мы бы выжили так, если б это – задаром:
Ощущать - и на ощупь ходить по камням.
Хлопнет форточкой сизой дворовый
сквозняк.
Шевельнется в колючках стеклянное
море.
Вот дворы без догадок, дома без
историй,
И погоны без знаков на свалке хранят.
Лишь трамвайный снегирь, всех живее, летит
На конечную, где совещаются стрелки -
В перехлест проводов и в чугунный
мотив -
Кормит искрами снег из железной
тарелки.
****
****
И
снова отпрянул звенящей тайгой хлороформа,
И
снова стоит, словно знак, ожидающий знак,
Контрольный
проезд средь деревьев,
теряющих
форму:
Дурной
перфокартой дома засмотрелись в овраг.
В
стреноженных травах, войдя в пограничную заводь,
Цветной
тетивой отпустив равновесие их,
Кто кружится там, словно лист, разучившийся плавать, -
Закатной
полынью в пиру многоточий своих?
Шарахнись
к забору - летят телеграфные бредни.
Беги
мимо свалок - киосков военной поры.
В
пустом коридоре гудит кабинет предпоследний:
Контрольный
проезд сторожит молодые дворы.
Изранен
асфальт табуляцией глупых прогулок.
Бессмысленней
шаг - на вечерней заре метроном.
Туманных
растений дымится пчелиный проулок:
В
закатном рою я дышу над разбитым окном.
Снотворное
По ночам не плачут от беды.
Лишь по капле наберут воды,
Не дыша на выкрученный кран,
В призрачный и ласковый стакан.
И идут по комнатам пустым,
Колыхая влагу непростым
Тихим шагом к светлому столу.
Достают тягучую смолу,
Вместо меда в скинию воды,
Как в казнохранилище беды,
Вбрасывая; тихий аромат,
Как лампада, долу клонит взгляд.
Долго пьют, глотая водный дым.
И бегут по улицам пустым
Сизым взглядом отрешенных птиц
Сквозь траву предутренних ресниц.
**** ****
В невидимом пухе купается вечер - стихи
Рождаются странно - как блестками алой
фольги
Туманятся стекла закатных и пыльных
домов.
Мы ждем возвращения этих оранжевых трав
И видеть хотим, как желтеет древесная
ткань.
В индийской песочнице дети играют в
уран,
И сумерки ближе от детского крика
"Отстань!.."
Как странно встречать эти краски и пыль
на лету
И видеть в окне приглушенную явь и
пейзаж
И, как на ходулях, забытых щедрот
высоту
Воспитывать и воспевать, не чинив
карандаш.
Встречать двух врагов: вдохновение и
мастерство.
Стать горстью камней для метанья; как
всякий поэт
Закончить писать в девятнадцать - ведь
мастер не вор,
И если он выжил, то более творчества
нет.
Не выспренний лепет, не оборонительный
плач,
Но order - порядок для
нитей на ткацком станке...
О, милый гонец - кто живой - опрометью
и вскачь
Скорее достигни того,
засыпающего
вдалеке!
Встряхни его за плечи, если он не упадет.
Скажи, что предсмертные сны ни списать,
ни прочесть!
А вот и звонок - колокольный,
тактильный урод.
Усталость в замке ковыряет, и хочется
есть.
*** ***
Хмельной метели огоньки,
Домов вечерних циркуляры -
Окошек леденцы горьки,
Как все лекарства от кошмаров.
Но в обесточенных краях,
Где трав тревога вожделенна,
Испуга легкая антенна
Дрожит и колется впотьмах.
Что ж - из окон глядеть во тьму,
Из мглы болот - на кольцевую?
Иль, в воздухе ночном рисуя
Тропу, ходить не одному -
Между затонов и кварталов,
Переходя невольно вброд
Теплиц мираж, кустарник алый
И стекол битых хоровод?
Совпадения
Трамвай угас на повороте,
Пронзая
лиственную трель
И
шум помех глуша в пилоте,
Что
утром вылетел в метель.
Над
стрелкой, щелкнувшей продольно,
Игрушки
плыли, пел снегирь,
Когда
в фольге непроизвольной
Сверсталась
рябь, открылась ширь, -
И
самолетик – флюгер блеклый
Дрожал
как пленка над костром...
В
Небесных Яслях били стекла,
Грозя
оторванным крылом.
Дача
По дому бродит лимонад осенний,
Бокалы окон бьются от тоски.
3десь не уснуть - в предгрозовые сени
С тобой бежать, где запахи легки.
Белье трепещет над седой равниной,
Невидимые люстры зажжены.
Ударит дождь - небесною мякиной
Накормит тех, что странствовать должны:
"Четыредесять лет того народа
Негодовах!", - гремит в усадьбах туч.
Но фимиам растений непогоды
От нас восходит, в словесах горюч.
**** ****
Жужжит сирень пред тучей грозовой
И копья трав поблескивают волгло.
А с запада простуженный конвой,
Свой пленный дождь ведя попутным
громом,
Бросает ток желающим поднять.
Нет дерзких рук; и чтоб не умирать,
Заведены часы у насекомых.
Гроза воображаемым Нью-Йорком
Заштатный город, где летят газеты,
Творит, - и свет в подвальных кабинетах
Взят с высоты двухсотых; над пригорком
Взлет чайки в пении высоковольтных
линий,
Предупреждая молний счет брусничный,
Теряется в чернеющей стремнине
Замедленных небес; им безразлично,
Кого пустить под дождь, в какую землю
сеять -
В сто крат, иль в шестьдесят, иль в
горестном бесплодье
Корзины запахов несущую в угодья
Заоблачных полей - и каменной беседы:
"Железною дорогой грозных туч
Все стрелки сведены в мерцание изъяна,
Затрещины удушью, - гром падуч,
И молний оклики летают филигранно.
Здесь тесно снам. Спою тебе о боли,
А ты послушай, голову склоня,
Как ходит небо около меня -
Вниманьем умных туч к чужой неволе.
Как дождь сшивает ветхие края
Обугленных домов и злобных пашен,
Где в пестроте магнитного тряпья
Воспоминаний цвет обезображен.
Не нужно ехать в город катастроф
Двадцатилетней давности и пыли,
Вступать в дворцы разрушенных дворов:
Ум в прошлом, ветер в поле, червь - в
могиле.
Целебную для длительного зренья,
Когда с листвой в томительном кипенье
Ее встречаешь, как вторую быль.
Вот стих, изменяющий детству:
И в нем - коммунальная светскость
Галантность - и щучья суровость
Мозолей, и праведный холст,
И жизни потертая новость,
И истины - тем, кто не толст
Мечты - о спокойном лиризме
О Нем: без больших перемен
Нащупанном абрисе жизни
Путем отраженья от стен
Там тихо домашнее бденье
Про совесть - про тот потолок
Что, в трещинах или растеньях,
Лишь в сумерках свеж и глубок
И вновь любопытные слезы
И гравий на белом снегу
И эту дорогу для прозы
Кладут в стихотворном бегу
То сплетни о снах без искуса,
О гордости нужных грехов
О радость - сотрудникам Музы
И мачехе этих стихов!
Вот Бог, упомянутый криво,
Как будто пылающий терн
Надет истязателем криво
И нужно исправить закон
От струн - вереница сосулек
Чьи пальцы свежи и грубы
И Муза дождя изрисует
Куски человечьей судьбы
И вот огоньками зажглася
Густая вечерняя бровь
Ужасно похож на любовь
И снова - экс-штампы, шарниры
И судьбы,
что лес по реке
Совпавшие карты, квартиры
И бич - по длиннющей руке
Знакомства; озноб интерьера
В раскрытой ладони - рояль
Летучие мыши, химеры
Размера, которым не жаль
Слагать этот вдоволь знакомый
И вдаль опротивевший стих
Балованным клубною комой
Поэзия шутит и льстит
Но страшно такое наследство
Как свет ледяных фонарей:
Вот стих, изменяющий детство -
Зрачок, постигающий клей
Рассвет в окне
Далекий холод близких фонарей
В тень родниковую больничных галерей
В лохмотьях парка брезжущих камней
Все смотрит: пристально и рано.
Озноб какой-то схватывает плащ
Единой каплей; дождь не настоящ
В одной из тех микроволновых чащ,
Что пустырю колючая охрана,
А человеку - лес, тамбовский волк -
Особенно тому, кому не в толк
Происходящего пугливый шелк,
И кепкой на глаза сползает строчка
Хмельному лирику очередного дня:
«На этом пустыре убьют меня.
Здесь только пыль - надежная броня
От всех кустов и проволочек.
Оденусь пылью, выплюну из уст -
И сквозь меня не прорастет ни куст,
Ни та же пыль травы; ни храп, ни хруст
Не огласят пустынного квадрата,
Но там, где волны пыли пьют асфальт,
В проезжем околотке диких смальт
Подымут крик на ветер - словно скальд,
С зениц которого упала стекловата...»
И дальше льет воинственную песнь,
Сквозь плесень пробираясь на болезнь
Заборов древних и фабричных бездн.
Стекло синеет. День тоскует.
И я стою, смыкая сонный круг.
И солнце, счастьем выпрыгнув из рук
Ночной любви невидимых супруг,
Прохожему в затылок тихо дует.
памяти В. Васильева
Мундир
Осенний хор в неведомом бору:
"Сегодня - вздор. А завтра я
умру"
Густые ветки - частности к утру.
На них белеют мокрые кокарды.
И ты - скользя сквозь хлесткий
бересклет
Вдоль тайных вод, не видящих рассвет, -
Каких небесных омутов поэт,
И гражданин - какого биллиарда?
Шоссе меж елей. Хочется играть -
Где детства электронная тетрадь
И моросящих чисел благодать,
Печали блестки, честная загадка?
На хмуром небе - отсветы погон.
Здесь каждый лес - не морось, но закон.
Болезней стадо просится в загон -
Ему нужна своя тетрадка...
И с комарами бледный кондуит
На сизом пне врачебно говорит:
"Здесь было море. Россыпи акрид
На иглах спят, прозрачные улитки.
Вот почему плутаешь в холодке -
Сплетенья волн бредут невдалеке,
Но ты, заблудший, грезь о молоке -
И вздрогнет слух от полевой
калитки".
Загон гудит, и на тебя глядят...
Здесь скоти бессловесные едят,
На горьких травах безразлично спят
И млечные болезни цедят.
Вкруг глаз коровьих непонятный рой
В тебя плеснется бешеной икрой -
Ведь то же море бродит здесь порой,
И врач на катере приедет.
Он - психиатр иль ветеринар -
Прильнет к тетради - вдумчивый комар,
Советник тайный, медиум, гончар, -
И ты, с улыбкою - "Исчезни!"
-
Цветных таблеток слабые лучи,
Сомкнув в ладони, время улучи
Внезапно, как от комнаты ключи,
Запить их молоком болезни.
Вот, ты идешь - во что же ты одет? -
Как телеграмма бледен, как корнет
Приветлив - и тосклив, как стая
Вагонов ржавых без людей и птиц,
На Просеке Засохших Колесниц
Ни клеверу, ни льду не возражая.
**** ****
Окурок в поле, рваный запах ржи
И механизмов ржавых теплый
ветер
Стоит на остановке.
Расскажи,
Припомни все... Но он тебе
ответил.
Споткнувшись о натянутый ландшафт,
Прошел внизу, не стал по
полю прыгать -
И вот канавы незаметный
шаг
Нас достигает в кованых
обрывах -
Стопа из глины не дает
ступить.
Ссутулившись, в
исхлестанные ветви
Уходит зверь - дорогу
проторить
Лесной реке, блуждающей в
конверте
Лугов тревоги, - зеленеет
гать,
Мушиный жар, как поводырь
по кругу,
Шатается - камыш
перековать
В сухие гребни шелестящих
трубок.
Столб телеграфный в чахлых
травах вод
Гудит, и солнцу думать не
мешает.
И дальних птиц рассыпанный
кроссворд
За синь воды Гудящих
провожает.
Ю. Кузнецову
***
***
Каминный орган затихает,
Вечерний комар не звенит.
Глаголы и воды спрягает
Природы прозрачный пиит.
И осень шальными власами
Застынет на овних холмах.
Зардеет последнее пламя -
Дубравой проходит монах.
И вот - на безлиственном склоне,
Почти над пучиной греха,
Растает в сереющем звоне,
Где, скрытная, бродит река.
А далее, словно опричник
Прозрачных смертей и ланит,
Поэт - бестелесный язычник -
Течением ниже стоит.
И зерна, что сыплет отшельник
В душистом и рваном тряпье,
Он перемолотит, как мельник
На порох в холодном стихе.
И стих, подо льдом проплывая,
Дождется руки рыбаря,
И - взрывом ловца ослепляя -
Покажет речные трамваи
Меж рыб, проплывающих зря.
И, щупая новые очи,
От лунки отступит рыбарь.
В дубраве поэт захохочет,
Иль станет под снежный фонарь.
Отшельник падет на колени,
Нащупав червленую нить,
И желуди в четки гонений
Нанижет над ворохом тлений,
И сможет размер сочинить.
*** ***
Желанье видеть - выше зренья.
Взгляд исподлобья бур и
слеп,
И только листьев
повторенья
Восполнят рябь былых
судеб.
В сырой воде воспоминаний
Электроплитка включена,
И всей листвы
рукоплесканий
Не стоит порция окна -
Где льдов расколотое небо
В лесах больничных ищет
дым,
Но на тропинке для ночлега
Стоит кустарник-аноним.
Зовет, как свитер из тумана,
Как семафор холодных дней,
И от разбитого стакана
В траве прошедшее ясней.
...А над поломанной осокой
Открылся водный коридор,
И вехи мусора - без срока
-
Фарватер держат до сих
пор.
III. АНГЕДОНИЯ
*
* *
Теперь придется просто быть -
Как в зеркале - но не казаться:
Немного света раздобыть,
Чтоб в темноте себе являться
В часы рождения стиха;
И в спиритическом движенье
Скользит невинная рука
Как будто вспять воображенью.
И в тонком хладе естества,
За бережливость улученном,
Те чувства - только покрова
Над всем гранитным и зеленым.
И ум, как брошенный словарь,
Растрепан, жив, почти не дышит:
“Не я! не я!”, но вот – янтарь,
И муха в янтаре запишет
Свиданье это. И печать
Другая будет у поэта:
В янтарной радости молчать -
То насекомое ответа.
Детство
Часы, пронзенные лучами
Двух ожерелий, мирно спят.
Закат немыми калачами
И дикой порослью объят.
В саду цветут велосипеды
И вехи есть в домашний рай.
За них зайдешь, и знак победы -
В росе серебряный трамвай
По рельсам, видящим из сада
Чужие, злые берега,
Где соколиные стога
И в сене тикает засада.
Ну почему цветет тоска?
Ну почему туда так надо?
Сон Традиции
...А сон моей Традиции, увы,
Все кажет на Аскольдову могилу:
Не знавшие тревожный злак кадила
Прочувствовали вкус чужой травы.
Горит калейдоскоп февральского колодца
И детский свет лежит под толщей льда,
И в полусне “оранжевым” зовется...
Синтетикой нисходят холода
На поле белое - там воздух колко сшит
Пыльцою инея и свежими крылами.
Но Ангел ледяной в колодце не дрожит,
Туманными не поит огоньками.
Заре покойно в доме ледяном.
Я там лежу, все время просыпаясь
И вспоминая, как погиб в одном
Из кладезей - который, улыбаясь,
Обходят все задумчивой волной;
Что знатные стихи, как дым,
нетерпеливы,
Что сон Традиции рождает холод Твой,
А пробуждение - помешанную иву.
Ворон
Да, Господи, мне
нужно лишь одно -
Холодный сад и
ясное окно,
И ласка ветра в
хладнокровных шторах,
Белесый свет над
озером стола,
И полутьма, и стали
полумгла -
Вдоль ряби витражей
прогулка в книжных спорах.
В портьерах
серебрится тишина.
Как долго я любил
тебя, война
С Тобой? Не
женский, не мышиный шорох
Мне говорит про
завидные сны,
Где серебро и кровь
разлучены.
Нет, не с Тобой...
Звонок гремит, как порох -
То было лишь
предчувствие войны.
Я открываю дверь -
там чахлые костры,
А за спиной - окно
с холодным садом.
Я знаю, кто придет
- с нетерпеливым кладом
Поставивший сундук,
вспорхнувший до поры,
Сложив крыла
фольгой меж перьев шоколадных
На люстре
временной, возникшей из золы.
Хрусталь - как
обморок над комнатой прохладной,
Где обесточен
взгляд и скомканы углы.
Что, ворон, бдишь,
следя уют злорадный?
Нескучен сад; и
время ждет стрелы.
27 января. Предчувствие смерти матери.
Венок из дыма над твоей кроватью.
Сиротские глаза в последней из палат.
Калейдоскоп из лоскутов - халат
Отцветших образов. В колючей стекловате
Твой ум еще живет, и роется на свалке
Строительной, отыскивая ряд
Движений правильных; тебя везут в
каталке
И ни о чем с тобой не говорят.
Ты смотришь вверх - на ртутный биллиард
Сиреневых огней и белого неона.
Я собираю пот, как колотый бриллиант,
С предвоскового лба, для будущей короны
В венке из дыма и последних фраз,
Когда и сам, не веря и не смея
Приблизиться к лицу, принявшему приказ
Не отвечать, все спрашиваю: где я?
Голос стекла
Все чужеродно в
плаще опадающих волн
Все вопиет о
знакомом в зенице фонтана
Голос троллейбуса
долог в лице неживом
Соль и бетон
пломбируют костлявую рану
Голос стекла -
леденящий, ласкающий звон -
Держит в ветвях
соки, искры которых готовы
Радужной пылью
вонзиться в сей Иерихон
Медленным взрывом
вернуть позабытые кровы...
В небе просмоленном
сохнет Луны рукоять
В городе насморк;
огни зажигаются рано
Только сирены
воистину могут сиять
В этой воде сквозь
толченые бусы рекламы
Ветер гниет на
лету, обрывая кору
Сладких, смердящих
афиш; из-под завтрашней кожи
Смотрит иная - и
кости сих стен поутру
В мерзостной плоти
уже ни на что не похожи
Муторный век на
замерзшем пороге застыл
Шар нефтяной
согревает последние будни
Голос стекла
отсекает, как пел Даниил,
Камень от дивной
Горы - во органах и лютне
Пойте его - он
побьет пестроту агарян
Лица от племени
гари исполнит бесчестья
Землю покроет,
стирая безродного шрам
Нитью из тысячи ран
вышивая предместья
Нового века. Пока
же осколками мгла
Тихо кружится
поземкой гарцующей плети
В нервных волокнах
ветвей вербный голос стекла
Поит прохожего
сердца чумазые клети
Юдоли близкой нежный зрак.
Прикосновенье - горний солод,
Холодный пламень, вечный знак.
Так вечен жест Отроковицы -
Она все знает, не скорби.
И лишь слеза Ее кровится
Твоей хулой. Нигде не скрыться
От крови жертвенной... Терпи.
**** ****
Холод, возгласы, ветер, хромое сиянье
Дождевых одеяний оглохшей листвы во дворах,
Бесконечные флаги в бензиновых лужах свиданий
Пустырей, где стрекочет невидимый трактор-монах.
Где хмельные руины торгуют остатками дыма,
Оглушают амброзией свалок и дольних запруд.
И над битым стеклом хворостятся жуки-караимы,
И вагоны без стекол в последнее стадо зовут.
И заросшие стрелки сливают и гонят различья
Пары пасмурных оттисков северных ссыльных дорог –
Как круги по воде – в тупиков насыпное величье,
Где курганы поют, и уходит земля из-под ног.
*** ***
Гаснут стрелы, гибок луч.
Дым от хворости певуч.
Сколок глины на полях.
День в размытых колеях.
Прелый луг дождем угас.
Разнотравьем грезит час.
След резиновых сапог
В хлесткой таволге промок.
***** *****
Дай на сердце квадрат -
незашитый и пристально верный,
Пробеги под травой против
кафеля взлетных полос,
Что всегда проступает в
осенней дали заозерной
Сквозь намокшего поля
растений блаженный склероз.
И осколками лета, что
бродят на местности глины,
Отлетая в рябину, окрасив
замедленный залп
Всех проставленных точек в
листве неподвижно горимой:
В ближнем свете дождя, в
вечном шелесте спит кинозал -
И осколками лета, в
рассеянных зернах асфальта
От всего разрешенной
сетчатки расширенных глаз,
Вновь возникшие тропы
проводят до первого "Хальта"
На открытой и душной
тревоге болотных прикрас.